Зал замер в сладостном предвкушении, и в воздухе витал не просто дух театральной легенды, а густое, почти осязаемое напряжение грядущего действа. Мы в Ленкоме. Нас ждет «Гамлет». В третий раз эта пьеса-феникс возрождается на этой сцене, и кажется, душу ей подарил не только Шекспир, но и сам дух этого театра — мятежный, интеллектуальный, вечно ищущий. Режиссер Антон Яковлев совершил почти алхимическое действо: он не стал наряжать классика в дешевые одежды современности, а вскрыл его, как хирург, показав, что все нервные окончания трагедии живы и оголены именно здесь, именно сейчас.
Аскетичная вселенная и магия метафоры
С первых минут поражает аскетизм. Никакого замкового пафоса, гобеленов и готических сводов. Сцена — это черное пространство возможностей, где главными декорациями становятся свет огромных прожекторов, пирамида из кубков-идолов да зияющие люки-пропасти. Это не Эльсинор, это — сознание Гамлета. Вселенная, лишенная декораций, где мысли обнажены, как провода под напряжением.
И вот в этой пустоте рождается чудо театральной магии. Мечи, которые в начале беспечно перебирает Лаэрт, чуть позже Гамлет вонзает в сцену — и они прорастают могильными крестами. Возникает готическое кладбище, холодное и безмолвное, являя собой гениальную метафору: оружие, предназначенное для убийства, становится памятником ему же. А эти красные резинки, которые принц, словно паук, ткет между клинками! Это и артерии, по которым скоро хлынет кровь, и паутина интриг, и ограда ринга для последней битвы, и путы, связывающие душу. Просто. Гениально.
Актерский ансамбль: симфония разбитых душ
Но главное украшение этой вселенной — люди. Антон Яковлев собрал не просто труппу, он собрал оркестр из солирующих инструментов, где каждая партия безупречна.
Антон Шагин (Гамлет) — это не игра, это откровение. Его принц датский — не меланхоличный философ, а нервный, порывистый, почти одержимый идеей маньяк. Он странен, порой пугающ, его смех обрывается истерикой, а в глазах мелькает настоящая безумная искра. Шагин не декламирует «Быть или не быть» — он вынашивает эту мысль, мучается ею, рожает ее в муках. Он опутывает мир своими нитями-резинками и сам же в них запутывается. Это Гамлет XXI века — человек, ищущий Бога в мире, где все заповеди попраны, и в этом поиске сам становящийся и палачом, и жертвой.
Максим Аверин (Клавдий) — шекспировский злодей, лишенный карикатурности. Его Клавдий — «злодей на мягких лапках», обаятельный, умный, почти рефлексирующий тиран. Аверин играет не монстра, а человека, сделавшего свой циничный выбор и пытающегося им управлять. И гениальная находка — дублирование им же роли Призрака! Это стирает грань между правдой и ложью. Чей голос слышит Гамлет? Голос отца или нашептывание дяди-искусителя? Это вопрос уже не к сюжету, а к нашей собственной способности различать добро и зло.
Иван Агапов (Полоний) — триумф «маленькой роли». Его Полоний — не старый шут, а хитрый царедворец, «еврей-торговец» от политики, чья каждая реплика отточена, как бритва. Он смешон, но в этой смехотворности есть трагедия системы, где выживает самый приспособленный. Агапов сорвал овации не просто за комичность, а за то, что показал — за фасадом шута часто скрывается трагедия целой жизни, прожитой в рабстве у сильных мира сего.
Алла Юганова (Офелия) — это вызов. Ее героиня не нежная лилия, а бунтарка в рваных колготках, с язвительной улыбкой и рюкзаком за плечами. Ее сумасшествие — не тихое угасание, а взрыв, протест против лжи, погубившей ее отца и любовь. Это пугающе живой и современный образ, заставляющий задуматься: а не единственный ли это по-настоящему здравый поступок в мире, сошедшем с ума?
Анна Якунина (Гертруда), Игорь Коняхин (Лаэрт), Виктор Раков (Клавдий в другой версии состава) — каждый создает не просто характер, а целую вселенную боли, страсти и выбора.
Шекспир в джазовых ритмах современности
Режиссер не «вставляет» современность, как дешевый трюк. Он вплетает ее в саму ткань повествования. Фраза «вошли не в ту дверь» обретает звенящую политическую актуальность. Колыбельная «Спят усталые игрушки» в устах Гамлета звучит как злая, пронзительная ирония над утраченной невинностью. Прозаический текст, собранный из разных переводов, делает героев ближе, земнее, а их трагедию — неотвратимее.
Финал спектакля — это филигранная работа со звуком и тишиной. Всеобщая суета, крики Клавдия: «Не пей вина, Гертруда!» — и ее отчаянное: «Я хочу пить!». А потом — резкая, оглушительная тишина. Тишина после битвы. Тишина смерти. Тишина, в которой только и можно услышать главный вопрос, обращенный к каждому из нас.
Фотографии с сайта Московского театра Ленком Марка Захарова
Выйдя из зала, я почувствовал не метафорическую, а самую что ни на есть физическую боль в сердце. Это и есть главная оценка работы театра. Ленкомовский «Гамлет» — это не ответ на вопрос «Быть или не быть?». Это спектакль-вопрос, спектакль-зеркало. Он не дает утешительных ответов, но заставляет нашу душу шевелиться, болеть, искать.
Идите на этот спектакль. Идите не для развлечения, а для чувства. Чтобы увидеть, как классика, пропущенная через призму гениальной режиссуры и актерского гения, обжигает живьем. Чтобы понять, что трагедия принца датского — это не что-то далекое и книжное. Это наша с вами трагедия. Здесь и сейчас.
